В тот январский день на улицы столицы Российской Империи вышли многотысячные толпы. Их движение к Зимнему дворцу было остановлено войсками. Стреляли боевыми патронами и были жертвы. С этим трагическим событием ничего общего не имеет в тот же день родившийся миф о «Кровавом воскресенье», миф, «убойная сила» которого многократно превзошла огневую мощь стрелявшей в тот день императорской гвардии. Этот миф, насквозь лживый, стал для русской истории одним из самых разрушительных. В отличие от иностранцев и инородцев мы, русские, не привыкли слушать о себе красивые сказки. Наш патриотизм с детства закаляется под назойливый галдёж о «татарском иге», «русском варварстве», «российской отсталости», «вековечном русском рабстве» и «тюрьме народов». Сфабрикованная из всей этой лжи и пошлости антирусская мифология в годы царствования императора Николая I прочно утвердилась в качестве идейного оружия буржуазно-масонского мирового порядка. «Порядок» этот провозгласил тогда же так называемые общечеловеческие ценности, которые в самой России завладели умами и сердцами либералов из среды дворянства и быстро растущей как новая общественная сила разночинной интеллигенции. Это тормозило построение в России развитого гражданского общества, которое отнюдь не было несовместимо с православно-монархической государственностью. Однако именно она, эта государственность, была для «образованных классов» России предметом ненависти - ведь идеалом для них была повсюду утвердившаяся на Западе парламентская демократия, и принципиальная «невписываемость» России в «новый мировой порядок» была для них лишь следствием пресловутой «российской отсталости».

При внешнем могуществе Российской Империи её положение было трагично. Силы антигосударственные, антиправославные и антинародные осаждали её извне и изнутри. В тело России вошли бесы. Призраки революции стремились воплотиться, ради чего им нужна была живая плоть и кровь, нужен народ, а на первое время - толпа, которую можно использовать, как таран, в борьбе за власть. С незапамятных времён в истории демагог шёл перед толпой к своим целям (как правило, толпе неведомым). В России эту тактику «диалога с властью с позиции силы» впервые пытались применить декабристы, используя в качестве «массовки» обманутых ими солдат.

В 1862 г. явилась на свет сочинённая Чернышевским прокламация «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», грубая и примитивная провокация. Тогда никто не мог бы поверить, что этот бред станет для России предвестием исторической катастрофы. Автор прокламации вскоре был обезврежен, но «доброжелатели» к народу пришли и с тех пор в покое народ не оставляли. Первые попытки их «хождения в народ» не имели успеха: крестьяне их вязали и сдавали в полицию. Но тем временем шло раскрестьянивание деревенской бедноты, и это было «доброжелателям» на руку. Быстро росла армия российского пролетариата, и для «доброжелателей» она стала желанной добычей.

При первых ростках рабочего движения в России Ф. М. Достоевский зорко подметил, по какому сценарию станет оно развиваться. В его романе «Бесы» «бунтуют шпигулинские», т. е. работники местной фабрики, «доведённые до крайности» хозяевами; они столпились и ждут, что «начальство разберётся». Но за их спинами шныряют бесовские тени «доброжелателей». А уж они-то знают, что выигрыш им обеспечен при любом исходе. Пойдёт власть трудящимся навстречу - проявит слабость, а значит, уронит свой авторитет. «Не дадим им передышки, товарищи! Не остановимся на достигнутом, ужесточайте требования!» Займёт ли власть жёсткую позицию, станет наводить порядок - «Выше знамя святой ненависти! Позор и проклятье палачам!»

К началу XX в. бурный рост капитализма сделал рабочее движение одним из главнейших факторов внутрироссийской жизни. Экономическая борьба рабочих и государственное развитие фабрично-заводского законодательства вели совместное наступление на произвол работодателей. Контролируя этот процесс, государство пыталось сдерживать опасный для страны процесс радикализации растущего рабочего движения. Но в борьбе с революцией за народ оно потерпело сокрушительное поражение. И решающая роль здесь принадлежит событию, которое навсегда осталось в истории как «Кровавое воскресенье».

В январе 1904 г. началась война России с Японией. На первых порах эта война, идущая на далёкой периферии Империи, на внутреннее положение России никак не влияла, тем более что экономика сохраняла обычную стабильность. Но едва лишь Россия начала терпеть неудачи, в обществе обнаружился к войне живейший интерес. Жадно ждали новых поражений и посылали японскому императору поздравительные телеграммы. Радостно было вместе с «прогрессивным человечеством» ненавидеть Россию! Ненависть к Отечеству приобрела такой размах, что в Японии стали относиться к российским либералам и революционерам как к своей «пятой колонне». В источниках их финансирования появился «японский след». Расшатывая государство, ненавистники России пытались вызвать революционную ситуацию. На всё более дерзкие и кровавые дела шли эсеры-террористы, к концу 1904 г. в столице развернулось забастовочное движение.

Тогда же в столице революционерами готовилась акция, которой суждено было стать «Кровавым воскресеньем». Акция была задумана лишь на том основании, что в столице был человек, способный её организовать и возглавить - священник Георгий Гапон, и надо признать, что это обстоятельство было использовано с блеском. Кто мог бы повести за собой невиданную дотоле толпу питерских рабочих, в большинстве вчерашних крестьян, как не любимый ими священник? И женщины, и старики готовы были идти за «батюшкой», умножая собою массовость народного шествия.

Священник Георгий Гапон возглавлял легальную рабочую организацию «Собрание русских фабрично-заводских рабочих». В «Собрании», организованном по инициативе полковника Зубатова, руководство было фактически захвачено революционерами, о чём не ведали рядовые участники «Собрания». Гапон был вынужден лавировать между противоборствующими силами, пытаясь «стоять над схваткой». Рабочие окружили его любовью и доверием, рос его авторитет, росла и численность «Собрания», но, вовлечённый в провокации и политические игры, священник совершил измену своему пастырскому служению.

В конце 1904 г. либеральная интеллигенция активизировалась, требуя от власти решительных либеральных реформ, а в начале января 1905 г. Петербург охватывает забастовка. Тогда же радикальное окружение Гапона «вбрасывает» в рабочие массы идею о подаче царю петиции о народных нуждах. Подача этой петиции Государю будет организована как массовое шествие к Зимнему дворцу, которое возглавит любимый народом священник Георгий. Петиция на первый взгляд может показаться документом странным, она написана как будто разными авторами: смиренно-верноподданнический тон обращения к Государю сочетается с предельной радикальностью требований - вплоть до созыва учредительного собрания. Иными словами, от законной власти требовали самоупразднения. Текст петиции в народе не распространяли.

Гапон знал, с какой целью поднимают массовое шествие к дворцу его «друзья»; он метался, понимая, во что он вовлечён, но выхода не находил и, продолжая изображать собою народного вождя, до последнего момента уверял народ (и себя самого), что кровопролития не будет. Накануне шествия царь уехал из столицы, но остановить растревоженную народную стихию никто не пытался. Дело шло к развязке. Народ стремился к Зимнему, а власти были настроены решительно, понимая, что «взятие Зимнего» стало бы серьёзнейшей заявкой на победу врагов Царя и Российского государства.

Утром 9 января собравшиеся на рабочих окраинах Петербурга в многолюдные колонны начали своё движение к центру города. Их общая численность достигала 300 тысяч человек. В колоннах шли вооружённые боевики, но возглавляли шествие люди, несущие хоругви, иконы и портреты Государя. Подходы к центру преграждали войска и полиция, предлагая толпе разойтись. Гапон у Нарвских ворот призывал народ к столкновению с войсками: «Свобода или смерть!» и лишь случайно не погиб, когда раздались залпы. Идущие на «взятие Зимнего» толпы были рассеяны. Погибло около 120 человек, ранено было около 300. Немедленно на весь мир был поднят крик о многотысячных жертвах «кровавого царского режима», раздались призывы к его немедленному свержению, и эти призывы имели успех. Враги Царя и русского народа, выдававшие себя за его «доброжелателей», извлекли из трагедии 9 января максимальный пропагандистский эффект. Впоследствии коммунистическая власть внесла эту дату в календарь как обязательный для народа День ненависти.

Отец Георгий Гапон верил в свою миссию, и, шагая во главе народного шествия, он мог погибнуть, но уйти живым из-под выстрелов ему помог эсер П. Рутенберг, приставленный к нему «комиссаром» от революционеров. Ясно, что Рутенберг и его друзья знали о связях Гапона с Департаментом полиции. Будь его репутация безупречна, его, очевидно, тогда пристрелили бы под залпами, чтобы понести в народ его образ в ореоле героя и мученика. Возможность разрушения этого образа властями и послужила причиной спасения Гапона в тот день, но уже в 1906 г. он был казнён как провокатор «в своём кругу» под руководством всё того же Рутенберга, который, как пишет А. И. Солженицын, «уехал потом воссоздавать Палестину»...

Сколько мы видели в последние годы и видим сегодня подобных «революций»! Сколько мы видим во главе толп, штурмующих власть, людей, подобных Гапону, вознесённых наверх волной, не ими поднятой и не ими направленной! Если даже такой «вождь», опутанный сетью долгов, обязательств и компромата, не понимает, кем и ради чего он поднят из ничтожества, такое понимание неизбежно придёт, когда таинственный «хозяин» предъявит права на его душу, а затем неотвратимо придёт и Божья кара. Есть ли здесь вина народа? Приходится признать, что есть. Но в жизни и судьбе народа рука об руку идут вина, расплата и раскаяние как залог Спасения.

Владимир Сергеевич ЖИЛКИН